Чтобы видели фонарик…

14-го октября писателю Владиславу Петровичу Крапивину исполнилось 80 лет

Вы читали книгу под небывалым названием — «Рыжее знамя упрямства»? Это не об упрямом ребенке. Это — о том, как надо жить. И о том, как живут, продолжают жить крапивинские мальчики из его пресс-центра «Каравелла» в Екатеринбурге. Они ходят на шлюпках и занимаются фехтованием на рапирах. Они поют песни, положив руки на плечи друг друга. Они никогда не дадут в обиду слабого.

Они видят фонарик и стараются, чтобы его увидели другие. В романе «Рыжее знамя упрямства» мальчик сочиняет длинную сказку, где рассказывает про фонарик, который зажигает Маленький Фонарщик. Он спас город своим фонариком-сигналом. Читая книгу, мы начинаем мысленно делить ее героев на тех, кто видит фонарик, и на тех, кто его не видит. Речь, конечно, о духовном видении.

В этой книге бывший морской пехотинец, вспоминая страшный чеченский плен, когда три месяца просидел в яме, рассказывает: «Этот Саид и давай катить на меня: "А вот если бы тебе отдали приказ, разве бы ты не стал стрелять, а?" — "Нет, — отвечаю, — не стал бы. В мирных и безоружных? Никогда". — "А как же присяга?" — "А что присяга? Нет в ней такого, чтобы выполнять преступные приказы…" Улыбнулся Саид своей тонкой восточной улыбкой и говорит: "Поклянись своим богом, что не стал бы". Мне чего терять, все равно не вру. Перекрестился. "Вот, — говорю, — клянусь…" И даже за крестик под воротом взялся… Этот крестик я, кстати, нашел в яме, нащупал как-то на полу среди мусора. Видать, кто-то из сидевших раньше меня потерял. Цепочка была порвана. Я ее связал ниткой от рубахи, надел на шею… До той поры никогда не молился, не знал даже, верующий я или нет, хотя крестили. А тут стал вспоминать отрывки молитв, которые когда-то слышал случайно. И свои придумывать… Меня этот крестик грел вроде как тот фонарик. И успокаивал. Помогал думать».

И глава «Жил-был Тёма». Тёму Ромейкина привезли в детский дом, где директор — Олег Московкин, давний командир фехтовального клуба «Эспада». Мальчику срочно необходима была операция — тяжелый порок сердца. А в это время владелец местных энергосетей отключил электричество в районе, где была и больница. Погас аппарат «искусственное сердце». Маленький Тёма умер на операционном столе.

И Олег Московкин пришел к своему другу Корнеичу (Даниил Корнеевич Вострецов): надо, чтобы барабанщики в час похорон сыграли прощальный марш.

Они сыграли. После того, как Тёму отпели в церкви.

Кто-то из ребят прошептал: «Господи, пусть ему Там будет хорошо».

«Барабаны рокотали, пока земля не сделалась вровень с краями могилы. Холмик насыпали уже в тишине. Опять донесся удар колокола…

Принесли покрытый серебристой краской памятник. Это был сваренный из гнутых железных листьев и стержней кораблик — крутобокий корпус, три паруса, длинный бушприт, мачта с узким флагом. Держался кораблик на решетчатой пирамидке из арматурных прутьев. Поставили, утвердили, присыпали вокруг… Закидали глинистый холмик букетами и рассыпанными цветами. Много было ромашек. Прислонили к памятнику несколько венков. Словко тоже поставил еловый венок, поправил оранжевую ленту: "Тёме Ромейкину от флотилии "Эспада"…

…

— Рыжик… А ты там, при втором марше… что играл? Просто так, или какие-то слова?

Рыжик ответил не сразу. Опять лег щекой на барабан, глянул, отвел глаза и все же сказал:

— Нет, я не просто… Я будто выговаривал… молитву…

— Какую? — очень нерешительно спросил Словко.

— Бабушкину. Она ее сама придумала… Она не помнит настоящих молитв, потому что память слабая, вот и придумывает сама… А эта… про тех, кого уже нет…

— И ты запомнил, да?.. Она длинная?

— Не очень. Вот такая… — Рыжик переглотнул и заговорил, не поднимая щеки от барабана: "Господи Боже мой, Иисусе Христос, Спаситель наш. Тех, кого мы любили и кто ныне ушел от нас, посели в садах своих небесных, и пусть им будет хорошо, без обид и печали. И прости их, Господи, и нас грешных прости тоже".

…

Корнеич в газете рассказал Тёмину историю, поместил там его стихи о "времени ветра" и, конечно, от души вломил тем, кто отключил в тот злополучный день электричество. И всем, кто равнодушием своим и жадностью губит нынешних мальчишек и девчонок. "Сытые, скаредные, очумелые от своего бизнеса, да будут они прокляты!.."».

…А во флотилии появились такие супруги Толкуновы: Феликс Борисович и Аида Матвеевна (щебетание: фрустрация, повышение уровня толерантности в рамках сложившегося детского социума…).

— Аида Матвеевна, заткнитесь, пожалуйста, — не выдержал и однажды сказал ей Салазкин — тот, который был в плену.

Есть у Крапивина книга, почти автобиографическая, она называется «Тень Каравеллы». Это годы Великой Отечественной войны. В военное детство двух ребят приплывают паруса. Герой повести, Владик (как часто встречается в книгах Крапивина это имя, его имя!), подружился с Павликом, Пашкой, и они стали читать вместе «Остров сокровищ», книгу разлохмаченную, без переплета. Выскользнула из тумбочки в стылом доме. Это ведь не то, что сегодня сидеть в кресле у компьютера. Пашка затопил у себя печку, а у Владика-то дома было очень холодно, он замерзал, но мама и сестра ещё не скоро придут с работы, ему же строго-настрого не разрешали топить печку — маленький ещё.

Состояние, когда всё плохо, Владик называл странным словом «утык».

А вот это чтение у печки Стивенсона, а потом и других книг («…слова из белой и синей песни моря») сделало жизнь двух мальчиков необыкновенной. После у них появилась и географическая карта. А после и своя Каравелла — вырезанный из бумаги белый кораблик.

В этой книге читаем такие строки:

«Я приходил к Павлику, когда за окнами плотно синели сумерки. Он меня ждал, не зажигая света. Бесшумно выходил из комнатного сумрака и вполголоса говорил:

— Пришёл… Хочешь хлебушка?

Он вынимал из кармана плоский кусочек и ломал пополам…

Несколько лет спустя я услышал или прочитал где-то слова: "…и у огня он разломил с ним свой хлеб". Это были слова о братстве. Я вспомнил тот ломтик хлеба, частичку четырехсотграммового пайка».

Воистину святы такие вот слова.

И уже в наше время замученный взрослыми мальчик Инки повторяет вслед за шекспировским Гамлетом: «Вы можете меня сломать, но играть на мне нельзя» (книга «Дагги-тиц»). А размышляет так: «Бог, наверно, и в самом деле был — невозможно представить, чтобы откуда-то сама собой взялась громадность и бесконечная хитроумность мира: от невероятных галактик до… этого вот мельчайшего узора из прожилок в мушиных крылышках. Кто-то же должен был вначале это придумать…»

И слова Салазкина про тот плен: «Вспомнил я, как молился в яме своему медному крестику, как он грел меня…»

…«Рыжее знамя упрямства» было написано в 2005-м году. А аудиокнига записана совсем недавно — в 2016-м. Значит, нужна сейчас такая книга! Ее записали те, кто видит фонарик! Всегда. При любых обстоятельствах.

Владислав Крапивин

Татьяна Артемьева,
прихожанка прихода
храма преподобного
Сергия Радонежского

Газета «Политехник» Липецкого государственного технического университета. — 2018. — № 8. — С. 2 - 23