Береста Оверина

Или молебен Святителю Спиридону Тримифунтскому

Сегодня будет житейская такая история.

О святителе Спиридоне Тримифунтском мне довелось узнать именно тогда, когда его помощь, заступничество были нужны более всего.

После окончания факультета журналистики МГУ я жила в Сыктывкаре, заведовала отделом культуры и учебных заведений редакции газеты «Молодежь Севера». Было интересно, ведь это целая большая республика Коми. Но шли годы, распался Советский Союз, я тяжело заболела, работать постоянно уже не могла.

И всё чаще стала думать о Липецке, в котором прошло мое детство и где живут мои родные. Оставаться на Севере одной, без родных, трудно. Надо было поменять сыктывкарскую квартиру на Липецк, надо было переезжать. Но вариантов, ох, нет как нет… Об этом знали все. Написала и своей доброй знакомой, замечательной пианистке Жанне Александровне Сергеевой (она долгое время была концертмейстером выдающегося скрипача Наума Григорьевича Латинского). Человек верующий, Жанна Александровна и меня привела к вере, деликатно, но твердо. Привела к Святому Крещению. Это было в начале 90-х годов.

И вот получаю от нее такое письмо: «Дорогая моя, в православии есть греческий святой Спиридон Тримифунтский, он — по вопросам жилья…» И совет — молиться святителю Спиридону.

Она так и написала: «по вопросам жилья…» Ну, так выразилась. Теперь-то я знаю, что и вообще, когда возникают трудности, всякие…

Спросила своего доброго знакомого Юрия Екишева, который далеко, в тайге, восстанавливал тогда Стефано-Афанасьевский монастырь. Настоятелем был отец Стефан. Всего-то там тогда жили четыре монаха. Сажали картошку, собирали грибы, ягоды, заготавливали на зиму, тем и питались. Я им чай иногда передавала. Юра сказал, что знает такого святого.

И попросил братию отслужить молебен о моем переезде в Липецк. Приехал в Сыктывкар, пришел ко мне, рассказал.

…А в это время я прощалась (да, именно прощалась, он умирал) с прекрасным человеком, старым берестяным мастером Семеном Ильичом Овериным. Жил он в селе Пажга, не так далеко от Сыктывкара. Мы подружились, когда я еще в газете работала, ездила к нему. И дом его, и мастерская стали местом паломничества финно-угроведов всего мира. Его изящные и прочные туески, корзинки, хлебницы, солонки — ну, много чего из бересты делают, — хранятся в музеях разных стран, в частных коллекциях. Бывало, сидим мы у него в избе, чай пьем, а вдруг подъезжает такси, водитель спрашивает, не здесь ли живет мастер Оверин?

— Здесь, здесь.

Выходят из машины ученые, они приехали из-за рубежа. Семен Ильич ведет их в мастерскую, которую переделал из старой бани. Гости ахают, фотографируют всю эту красоту. Семен Ильич щедро всех одаривал. Я видела, как изящные иностранки ему руки целовали…

…Так вот, когда приговор врачей-онкологов был уже такой, что Семену Ильичу совсем немного осталось на этом свете, меня попросила директор гимназии искусств при главе Республики Коми пожить у Семена Ильича, ПОРАЗГОВАРИВАТЬ с ним, записать то, что он вспомнит, на диктофон.

Господи, какие же это были прекрасные дни! Семен Ильич рассказывал, как он, молодым парнем, отправился на войну, как мама ему напекла-положила в вещевой мешок пирогов, шанежек и как всё это потерял во время бомбежки в Архангельске:

— Налетели на наш пароход фашистские самолеты, бросились мы бежать, дети-то…

Ну, да, ему ведь еще и восемнадцати тогда не было…

Воевал. Боевые награды. Был тяжело ранен. Инвалидность. Лежал уже в Мурманске, в госпитале. И вдруг ночью включили свет. Увидел в дверях палаты главного врача. Оказывается, война кончилась!

— Главный врач подходил к каждому и каждого поздравлял. И ко мне подошел: поздравляю Вас, Семен Ильич, с Победой.

А Семену Ильичу было чуть за двадцать…

Он вернулся в бедную коми деревню и стал из бересты делать всякую кухонную утварь — ведь миску простую тогда невозможно было купить, да и без денег люди…

— Вдовушкам я делал всё и дарил… Вдовушкам-то кто поможет…

Семен Ильич тогда еще не знал, что его берестяные произведения бесценны…

…Вдруг вспомнил, как к ним, на таежную заимку, забрел медведь. А в хлеву стоял бык.

— И так бык рассердился на медведя-то, стал реветь и сделался весь красный. Медведь топтался, видит, делать нечего, ушел. А бык так и стоял, сердитый, ревел, три ночи не мог уснуть, и всё был красный.

В утро моего отъезда в город Семен Ильич спросил:

— Веруешь ли ты, Васильевна, в Бога-то?

— Верую, — кивнула я. — А Вы?

Он молча вынул из-под ворота рубашки крестик.

Так мы расстались.

Скоро Семен Ильич скончался. Я тогда еще не умела молиться. Но на похороны, как научил меня Юра, взяла с собой Молитвослов с Псалтирью. Храм в селе Пажга был разрушен. Догадалась привезти большую пачку свечей и всё, что полагается для похорон и чего не могло тогда быть в деревне. Мы, сыктывкарские журналисты, художники, кинематографисты, передавали друг другу Псалтирь и читали вслух. Успели. В гроб Семену Ильичу положили маленький туесок. Приехал министр культуры с большим букетом алых гвоздик. Похоронили в тайге. Страшный мороз стоял.

…Долго не могли мы начать поминальный обед. Берет рюмку художник или кто-то другой, кто приехал на похороны, пытается что-то сказать и плачет. И следующий не может слова сказать — плачет.

Помню и то, как врач, друживший с Семеном Ильичом, встал и сказал:

— Ну, вообще ведь Семен Ильич был человек негрустный… Вот он нас собрал за своим последним столом…

И все встали.

…Вернувшись с похорон домой, я вдруг нашла в почтовом ящике листочек с номером телефона. Записка оказалась от моей приятельницы, это был обмен на Липецк, она переписала номер на автобусной остановке.

Поднимаясь к себе, я тогда горько подумала: так вот какой последний мне подарок от Семена Ильича… И сколь быстрая помощь от Святителя Спиридона Тримифунтского…

Утром позвонила Юре. Рассказала. Спросила, как молиться-то об усопшем. Он объяснил. С тех пор стала молиться, не пропуская ни одного дня. И всегда, утром и вечером, мой, теперь-то уже большой, поминальный список начинается с имени Симеон…

Береста Семена Ильича Оверина — его подарок — хранится и у меня дома. Они вечные, эти благородные берестяные вещи. В туесках молоко может долго храниться без холодильника.

А когда переезжала из Сыктывкара, через Юру передала монахам деньги, чай, продукты. Ну, как я еще могла их отблагодарить?..

Жанне Александровне, той пианистке, уже в Москве, рассказала о молебне в таежном монастыре, о том, как помог Святитель Спиридон Тримифунтский… Благодарила и ее.

Вот почему, когда недавно в России, и у нас в Липецке, пребывали мощи Спиридона Тримифунтского, для меня это было особое событие.

Теперь Вы понимаете, как близки мне греческий святой III—IV веков Спиридон Тримифунтский и деревенский житель Семен Ильич Оверин, которого та директор гимназии искусств на похоронах назвала идеалом коми человека. Действительно так.

Это было двадцать лет назад. Мы очень дружно живем в Липецке с моими родными. Подрастают внучатые племянницы, младшая из которых, Таисия, стала моей крестницей. Когда она играет у меня дома, берет в руки и бересту Семена Ильича Оверина.

Татьяна Артемьева,
прихожанка прихода
храма преподобного
Сергия Радонежского

Газета «Политехник» Липецкого государственного технического университета. — 2018. — № 10. — С. 20 - 21