Рембрандт по Вержбицкому. Введение в Интернет

Жил человек, который знал о Рембрандте ван Рейне и о его произведениях, может быть, всё.

...Лет двадцать назад, в очередной свой приезд в Москву, я, как обычно, планировала с главным редактором нашего журнала «Школьный вестник» Юрием Ивановичем Кочетковым содержание следующих номеров. Вдруг Юрий Иванович сказал:

— Попробуйте найти вон в том шкафу папку (он назвал год, месяц)...

Юрий Иванович, человек от рождения незрячий, всякий раз потрясает меня тем, что великолепно помнит, что и где хранится. Мне достаточно только пойти в указанный им кабинет нашей редакции, открыть соответствующий шкаф... До 1997 года журнал выпускался только рельефно-точечным шрифтом Брайля. И на каждый номер брайлевского журнала в редакции хранится соответствующая папка. Можно прочесть по распечатке все материалы номера. Теперь-то наш журнал выпускается и крупным шрифтом для детей, у которых просто плоховато со зрением.

Так вот, открыла я одну такую папку и, руководимая Юрием Ивановичем, нашла текст. Рубрика называлась «Беседы о живописи». Автор — Анатолий Вержбицкий. Потом доставала папки других номеров журнала. Всякий раз — захватывающий рассказ о художнике с удивительным «путешествием» по одной или нескольким его картинам. Оторваться невозможно. Я вчитывалась и понимала: Вержбицкий, рассказывает об изобразительном искусстве так, что и слепой читатель ясно может представить себе то, чего на самом деле видеть не в состоянии.

— Юрий Иванович, — воскликнула я, волнуясь, — так у нас растут новые поколения читателей, которые эту рубрику уже не застали! Может, мы перепечатаем его статьи?

— Да стоит, конечно, — был ответ.

Так я узнала, что в архиве редакции «Школьного вестника» хранится сокровище. Его создал Анатолий Васильевич Вержбицкий, заслуженный деятель культуры России.

Несколько позже Юрий Иванович рассказал, что Лилия Александровна, супруга Анатолия Васильевича Вержбицкого, — слепой человек. Она-то и была его, так сказать, первой аудиторией. Ей он объяснял то, чего она сама не могла увидеть в музеях, выставочных залах. Так вот как, оказывается, начиналась та замечательная рубрика нашего журнала! А Юрий Иванович знал, что Вержбицкий уже давно работает над книгой о Рембрандте. Книга всё разрастается. Автор тщательно и бесконечно вчитывается в собственный текст, добавляет новое, переписывает старое, что-то, к сожалению, удаляет.

Еще позже, в следующий мой приезд в Москву, Юрий Иванович Кочетков встретил меня в своем кабинете поразительной новостью:

— Вы знаете, Вержбицкий принес два тома своей книги о Рембрандте и попросил хранить их в сейфе редакции.

Надо ли говорить, что тут же были вынуты оба огромных тома! Я принялась перелистывать и поняла, что держу в руках некий поразительный труд. Захватывающий. Мудрый. Юрий Иванович доверил мне оба тома на время моего пребывания в Москве. А живу я всегда в семье своей старшей сестры.

Вечером, дома, мы читали вслух первые страницы.

Помню, весь месяц моей командировки мы выхватывали тома друг у друга из рук.

Сразу запомнилось, как Вержбицкий рассказывал о том периоде детства Рембрандта, когда его родной город Лейден был осажден испанскими войсками. Мать с какой-то особой деликатностью подавала на стол мясо. И все домашние знали: не надо спрашивать, что это. В осажденном городе люди голодали. Ловили последних крыс, мышей.

Лейденцы стояли насмерть.

Испанцы отступили.

И принц Вильгельм Оранский приехал в Лейден, предложив горожанам за их патриотизм и мужество выбрать одну из наград. Первая — вечное освобождение от налогов. Вторая — построить в городе университет.

Лейденцы выбрали университет!

Такой я запомнила эту фразу, которую следовало бы мне сейчас заключить в кавычки, потому что именно так написал Анатолий Вержбицкий. С восклицательным знаком!

«Можно допустить, что современники Рембрандта, — пишет дальше Анатолий Васильевич, имея в виду художников, — являются выражением своей спокойной, чистенькой и мещанской страны. Они жили во времена ее благополучия и роскоши, когда богатство и слава вознаграждали Голландию за ее вековую борьбу с природой и людьми. У этих маленьких мастеров были все достоинства и недостатки их сограждан. Они не мучались в размышлениях, не возвышались до великих идей истории, отчаяние и скорбь не пронизывали их души, и в глубинах их сердец не обитали страдания человечества. Они почти не знали стонов, слез и ужаса, поток которых катится через все века, затопляя сердца.

Среди них Рембрандт является подобно чуду. Или он, или они выражают Голландию. Он прямо противоположен им; он — отрицание их. Он и они не могут представлять Голландию в один и тот же момент ее истории».

Рембрандт ван Рейн, по Вержбицкому, в своем творчестве всегда остается сыном города, который, еще не оправившись от страшных лишений, выбрал университет!

И я как будто прозревала, начиная понимать, почему на великом полотне «Возвращение блудного сына», хранящемся в России, в Государственном Эрмитаже, Рембрандт написал руки отца, положенные на плечи припавшего к нему оборванного в скитаниях сына, разными — одну загрубевшую от работы, а пальцы другой, наоборот, — ласковыми, нежными.

Анатолий Васильевич Вержбицкий очень строг к тем, кто когда-либо писал о великом художнике. Нет сомнения — он внимательнейшим образом прочитал всё, что хранится в библиотеках Москвы. «Современная наука, терпеливая, мелочная, всё крошащая, работающая только самыми точными инструментами, гордится тем, что составила подробную опись громкой славы Рембрандта. Она оставила на этой славе следы своих маленьких зубов, она обгрызла ее острые углы, но не смогла прорыть себе хода в глубь ее громадной, великолепной, таинственной массы. Что до нас, то мы попытаемся критиковать Рембрандта не извне, а изнутри, из глубин его духа».

То, что я прочла о Рембрандте дальше, только убеждает: автор этой книги смог увидеть великого голландца именно из глубин духа.

Вержбицкий точно знает, почему важно помнить, что Рембрандт был сыном Гарменца Герритсзоона, мельника: будущий художник провел детство на мельнице, в доме с приспособлениями для размола зерна и открытом ветру, дождю и солнцу. «Приводимая в действие силой ветра, мельница крылата; она содрогается, колеблется, трепещет. Она вертится, движется, меняет каждое мгновение свой вид, и, в сущности, принадлежит лишь пространству и воздуху; в ней — вся бесконечность. Внутри нее мальчик может наблюдать бесконечные, почти сверхъестественные световые эффекты; а стоит ему выйти наружу, как перед ним предстает как бы преображенная природа.

Итак, первое жилище Рембрандта было расположено как будто вне жизни. Позднее, когда он обосновывался в разных городах, его неустанной заботой было воссоздание идеального жилища, которое бы напоминало ему то, где он провел детство. Это ему никогда не удастся. Но к этому он будет стремиться неустанно».

Перелистываю страницы и вот следующее: «Современник Рембрандта, не принадлежавший к числу тех, кто понимал значение великого реалиста, с явным смущением и скрытым неодобрением передает, что рисунок Рембрандта, на котором было видно мало или даже ничего не было видно, был куплен за цену в тридцать скуди. Скуди — мелкая золотая монета в Италии. В современных каталогах аукционных распродаж за каждый из рисунков Рембрандта назначают цену в десятки тысяч долларов, которая во время торга неуклонно растет... Но нам хочется ответить на вопрос: прав ли был тот любитель, который в семнадцатом веке платил тридцать скуди за рисунок, на котором, по свидетельству скептически настроенного очевидца, ничего не было видно».

Вержбицкий доказывает: любитель был прав. Вот что и как Рембрандт нарисовал на том листке: «Еле заметными штрихами гусиного пера изображен берег канала. Слева он сливается с простором моря. Несколько низеньких деревьев, несколько домиков. Чем ближе к правому краю листка, тем определеннее и насыщеннее становятся штрихи: канал приближается к нам. Но это всё еще дальний берег канала. Ближний берег — тот, на котором Рембрандт мыслит себя и нас, — сделан одной-единственной резкой чертою пера с сильным нажимом, который заставил перо разбрызгать чернила. Двумя-тремя штрихами обозначены две человеческие фигурки на нашем берегу.

...Благодаря контрасту между линией, обозначающей внизу рисунка ближний берег — энергичный, темный, решительный — с одной стороны, и, с другой, тонким штрихам домов и деревьев дальнего берега, выше, у нас получается вполне ощутительное впечатление пространства и дали. Минимум примененных средств подчинен определенной цели реалистического изображения. Для достижения конкретной задачи найден прием вполне достаточный, но поражающий своей смелостью: всего только два-три нажима пера, всего только легкое усиление штрихов в обозначении более близких к нам предметов — и результат налицо; перед нами оживает кусок пейзажа старой Голландии».

Автор книги снова и снова возвращается к главной, самой дорогой ему мысли. Например, так: «Голландия семнадцатого века была далека от Рембрандта. Она его не поняла, не поддержала и не прославила. За исключением нескольких учеников и друзей, художник никого не собрал вокруг себя». И тут же — о современниках Рембрандта, называемых в искусствоведении «малыми голландцами»: «Их милая живопись — в перламутровых, серебристо-розовых тонах с тщательным рисунком, изысканно щеголеватая — была очаровательна...

И вот среди этих, так сказать, прирученных художников, появляется Рембрандт, независимый и дикий».

Этот независимый художник ходит в кварталы бедняков. Чтобы не привлекать внимания, он накидывал на себя серый плащ и приходил сюда ближе к вечеру. Сотни прекрасных офортов того времени и более поздних создал Рембрандт благодаря этим своим урокам жизни в бедняцких кварталах. «После того, — пишет Анатолий Вержбицкий, — как он увидел, что люди, ютившиеся здесь в низких душных помещениях, больше десяти человек в каждом, по своей смертной природе ничем не отличались от него, его родителей и приятелей, он решил узнать, как и для чего они живут, отчего умирают, и есть ли у них что-нибудь ценное в жизни».

Есть.

А Саския, юная жена Рембрандта, умершая так рано! Он много рисовал ее, и Вержбицкий о каждом портрете рассказывает, словно стоял рядом, за плечом великого художника, когда тот работал.

Ну, вот давайте прочтем хотя бы это: «...апостол Павел — внешне безобразный старый иудей, замечательный тем, что в нем живет таинственная, недосягаемая духовная красота. Мы всматриваемся в его изумительно выполненное лицо. Орлиный нос, черные густые брови, проницательный взгляд; усталость покидает Павла, в него вновь проникает небесный огонь вдохновения, лицо всё больше воодушевляется, и, становясь из просто выразительного величественным, озаряется каким-то внутренним сиянием». Вы чувствуете, как апостол Павел становится для нас зримым, — будто мы сейчас видим это полотно!

Не могу не привести еще одну цитату из книги о Рембрандте: «Такие пламенно закаленные души налагают на действительность печать своей личности вместо того, чтобы испытывать на себе ее влияние. Они дают много больше, чем берут. И если потом, на расстоянии веков, нам кажется, что они лучше всех изобразили свое время, то это потому, что они преобразили его, запечатлели не таким, каким оно было, а таким, каким они его сделали».

Не только запечатленное, а и преображенное время! Рембрандт в тех же бедняцких кварталах не был бесстрастным фотографом. В его офортах (и на полотнах, конечно) всегда находилось место свету. Свет озаряет, преображает этих людей и их жизнь, которой никто не видел и никто не интересовался. Так вот почему офорты Рембрандта светятся! Это может быть и маленькое окошко или огонь очага, на котором женщина печет блины. Светятся и лица людей — вот что главное!

И тут я хватаюсь, как за спасение, за заголовок своей статьи. В самом деле, — спросите вы, — почему «Введение в Интернет»?

Это удивительная история, о которой осмелюсь сказать, только предполагая, почему он так поступил.

Кто поступил? Рембрандт, что ли?

Нет, Анатолий Васильевич Вержбицкий.

Есть в Интернете Библиотека Максима Мошкова. Совсем молодым человеком, он стал собирать тексты книг с самого начала Рунета. Ему было и есть непросто. Его постоянные призывы к посетителям сайта: Ищу такую-то книгу! Буду признателен, если вы поможете...

Вы уже догадались? Нет?..

Вержбицкий отдал свою книгу «Творчество Рембрандта» Максиму Мошкову, в его библиотеку. А теперь, когда уже прошли годы, в Интернете есть много других адресов этой книги. Даже аудиовариант.

Помню, я сразу же позвонила в Москву Юрию Ивановичу Кочеткову и сказала, что книга Вержбицкого — в Интернете. Юрий Иванович молчал. И я молчала. Ну что говорить? Что человек написал труд, который охотно был бы издан, тем более тогда наступало 400-летие великого голландца, 2006 год? Это была бы книга в несколько томов, со многими иллюстрациями. Это могло бы быть роскошное подарочное издание. Но вы понимаете, оно было бы очень дорогим! Многие люди не смогли бы его купить!

С 2004 года книга «Творчество Рембрандта», скопированная из Интернета, хранится в моем компьютере. Я припадаю к ней. Да, вот лейденцы выбрали университет! О таких, как Рембрандт: Они дают много больше, чем берут. А вот «Ночной дозор»... Я перелистываю книгу Анатолия Васильевича с чувством благодарности. И, кажется, понимаю, что этот человек не смог бы жить спокойно, заработав на своем труде миллионы (не меньше!), зная, что книга о величии духа великого художника недоступна большинству его соотечественников.

Вот и всё о Рембрандте по Вержбицкому и о введении в Интернет. Теперь вы знаете, как найти книгу Анатолия Васильевича. У незрячих пользователей Интернета в компьютере есть брайлевская строка. Вержбицкий сделал так, что его книга оказалась доступной всем.

А знаете, я думаю, что так о Рембрандте мог написать только человек, который и не намеревался заработать какие-то страшные деньги. Ну что бы он на них купил? Как у «малых голландцев» — нечто перламутровое, что ли? А ТУДА ведь мы с собой ничего не унесем.

Лилия Александровна еще, должно быть, не знала, что книгу свою ее муж передаст в Интернет. Но есть у меня уверенность, что у нее возражений не было.

И еще. С Анатолием Васильевичем и Лилией Александровной Вержбицкими мы никогда не встречались.

А как будто знали друг друга. Их уже нет в живых, таких дорогих для меня людей.

Ольга Клековкина