«Возведи меня на скалу, для меня недосягаемую» (Пс. 60:30)*

…И не надо никакого напряжения, чтобы вспомнить, как мы, тогда такие юные и веселые, репетировали в аудитории на Моховой забавное оперное представление на испанском языке, с яркими бумажными зонтиками:

— «A San Antonio, como es un santo casamentero…»

Вероника дирижировала нами вдохновенно, сама пела превосходно. И выступление наше на испанском вечере факультета журналистики МГУ прошло успешно. Вообще Вероника была самым доброжелательным преподавателем испанского языка, а ее занятия — неизменно живыми и занимательными.

Мы, студенты, не знали, что она верующий человек, что ее крестная мать — переводчица Честертона и Льюиса Наталья Леонидовна Трауберг. Это было начало 70-х годов, и о Церкви тогда говорить не полагалось.

Вот теперь ровно год, как Вероники нет на земле. Она скончалась в русском православном монастыре Казанской иконы Божией Матери, в Калифорнии.

«May we ask for prayers for Mother Amvrosia? — as she appears to be in the last days of her earthly sojourn — Thank you, abbess Susanna and Sisters». В этом письме, пришедшем по электронной почте, говорится, что настоятельница и сестры монастыря просят помолиться, потому что Вероника пребывает последние дни на земле.

Имя, данное ей в постриг, — мать Амвросия. Ее родственница написала мне: «Единственное, в утешение, — она физически не очень страдает. Просто тихо угасает… В основном, спит».

И тут пришло последнее письмо от самой Вероники, с крестиком, как всегда, на первой странице, и чувствовалось, что рука уже нетвердая, совсем слабая: «…Не хотела бы покинуть Вас, не сказав слов любви и благодарности за верность памяти, внимание, оценку моих жалких опусов — и профессиональную оценку! (Ну да, я же журналист, училась на факультете журналистики. — Т. А.) И теперь очень быстро качусь с горки. Желание одно — скорей, скорей… И до свидания, надеюсь — не скорого». Значит, незадолго до того, как слегла совсем, старалась всем написать прощальные письма, и мне, многогрешной, тоже…

Храню в компьютере, в почте, последнее письмо настоятельницы монастыря:

«Bless!

The times of the Monday funeral services for M. Amvrosia are planned as follows, God willing:

Mon. 3/11 9:30 am Funeral at the Skete;

followed by burial with brief graveside service at Oakmound Cemetery in Healdsburg at approximately 12:20 pm or so; followed by Memorial meal at the Skete.

Also Memorial Divine Liturgy is planned for Sat. March 9, at 9:30 am at the Skete.

In Christ,

M. Susanna and Sisters».

…Вот и всё. Больше не придется мне ходить на почту с очередным письмом-ответом и пакетом, куда вкладывала по просьбе Вероники свои публикации, в том числе и нашу с Вами «Православную страницу». «Да это целая книга уже!» — радовалась моим статьям мать Амвросия. Обязательно посылала ей областную детскую газету «Золотой ключик», так она ей полюбилась, «Липецкую газету» и журнал «Итоги недели» — Вероника сразу оценила уровень нашей журналистики и просила присылать ей. Так каждый раз накапливалась целая бандероль. В келии мать Амвросия обвязанными мною кружевными платочками украшала полки с книгами, о чем и писала.

Остались ее бесценные письма, единственная распечатанная фотография, где она улыбается, стоя рядом с настоятельницей («Это я Вам улыбаюсь…», — написала) и целая папка ее трудов — глубоких, последний — о Достоевском. Все они теперь набраны на компьютере.

«Поверив в Христа, мы выходим из темной пещеры на светлые пажити вечной жизни», — так она писала.

Посмотрите на мать Амвросию — родственница Дина Волкова сфотографировала ее, сидящую на берегу Тихого океана.

А пусть и Вам, дорогие читатели, достанется хотя бы то небольшое, написанное моей университетской преподавательницей испанского языка, что способно уместиться на странице нашего «Политехника»:

«МОНОЧТЕНИЕ. Новый Завет писался людьми (и обычно для людей), досконально знавших Ветхий Завет. Даже «некнижные» апостолы были, как дома, в мире Библии. Громадность ее авторитета нам трудно представить, и мы не можем воплотиться в людей, которые читают, слушают, изучают только одну Книгу, вдумываясь в каждое слово, даже букву, значок. Сравним это с нашими мозгами, пропустившими через себя море печатной продукции (и аудио-, и аудиовизуальной тоже). Некоторое подобие этому феномену моночтения дает монашество с его сильным ограничением на количество и особенно «качество» читаемого. Оно нелегко, но зато когда в тысячный раз дойдешь до стиха: «Возведи меня на скалу, для меня недосягаемую» (Пс. 60:30), то вдруг разверзается бездна: видишь и царя-псалмопевца, которого неумолимые противники гоняют, как зайца, по горам Палестины; немного завидуешь его тяжкой жизни, потому что это было время его наибольшего творческого горения, когда он жил, вцепившись, как младенец, в руку Господню, — жизнь и судьба висели на волоске и держались, похоже, лишь незамолкавшим воплем к Богу. Ну, конечно, и военный талант, и житейская мудрость впридачу, — и тоже от Него. Тут же вспомнишь: «утверди меня на камени веры» и в который раз почувствуешь отчаянную недосягаемость для тебя духовного мира… «Бездна» моя, простите, оказалась мелковатой, но может послужить намеком на объемное слово древних, ту загруженность его смыслами, которая несвойственна нашему линейному мышлению.

Похоже, что любимыми книгами Спасителя были Псалтирь и Книга пророка Исайи. Его современники тоже знали их отлично. Поэтому многое в Новом Завете для них звучало иначе, чем для нас. Вот я раньше сердилась: ну что бы Христу не ответить прямо: Да, Я, — на вопрос заточенного Иоанна Крестителя, мессия ли Он (Лк. 7:20—22). А на самом деле Он ответил, прямее некуда, указав на Свои дела и описав их в почти полном соответствии с делами Мессии, о которых пророчествовали Псаломопевец (145:6) и Исайя (61:1). Никакой уклончивости Его соотечественники тут не видели. Его совет был для них вполне определенным и доказательным, не то, что для нас.

Очень важный ответ Христа Иисуса на этот же, всех волновавший вопрос — «Христос ли Ты?» — был дан еще и так: «Ты сказал». Не знаю, как для других, а для меня это звучало примерно так: «Ну, это твое мнение», с подтекстом: это не совсем так.

В полном согласии с Ин. 18:29—38 я понимала это как уклончивое отрицание (а о. Григорий Дьяченко утверждает, что кого не убеждают Его дела, не поверят и Его признанию или ухватятся за Него, как за предлог к Его казни). Кроме того, возможность сомнения, так называемый «соблазн Креста», — не случайная вещь в Евангелии, а заложена Богом: рождение и жизнь в глубокой провинции тогдашнего мира, в бедности и неизвестности, а также позорная казнь. А ведь мог бы, казалось, накрыть человека своим величием, как потопом предшествующее человечество. Но нет, это сломило бы Им же дарованную свободу. Поэтому всё висит на гвозде веры — надежды — любви со стороны человека и любви — верности со стороны Бога».

Татьяна Артемьева,
прихожанка храма
преподобного
Сергия Радонежского.

*Псалтирь, псалом 60, стих 30.

Газета «Политехник» Липецкого государственного технического университета. — 2014. — № 4. — С. 8-9.